"Капитан Бессонница"

Капитан Бессонница

В детстве я услышал фразу «Глаза – зеркало души». Первая моя метафора в жизни. По какой-то причине в детстве она очень-очень меня заинтриговала.

Думаю, что представляться смысла не имеет. Во-первых, потому что моё имя и так слишком известно, а во-вторых, потому что это история посвящена не мне, хотя и является моими собственными воспоминаниями.

Когда я повзрослел, в юношестве, я увидел новую для себя мысль. «Душа и тело не всегда соответствуют друг другу. Порой душа старается соединиться с телом, принять его, а порой тело меняется, входя в соответствие с душой». Странная мысль. Чрезвычайно странная. Но я всю жизнь не могу от неё отделаться. С того юного возраста я обдумывал её и обдумывал… Обе, на самом деле. И эту, и то, что глаза – зеркало души. Мне казалось, что они как-то связаны, но не напрямую. Я так много это обдумывал, что у меня выработалась эта странная привычка… или устремление… В общем, я постоянно заглядываю в глаза людям. Смотрю и думаю о том, вижу ли я в них душу человека, и на сколько его душа сходится с телом. Многие мои знакомые уже привыкли к тому, как пристально я смотрю в глаза, а вот незнакомым порой бывает некомфортно. Я смотрел и смотрел… и не понимал, что же я вижу и на сколько всё-таки всё соотносится. А сейчас я понимаю. Сейчас мне хватает пары секунд, чтобы всё понять…

Изменение в моём понимании пришло не сразу. Оно шло постепенно, и произошло благодаря одному человеку. Одной леди… О ней я и хочу рассказать. Она известна и у нас в СНК, и у наших врагов, ОПЗ. Там она стала уже страшной сказкой для маленьких непослушных детей. Военный ОПЗ давали ей всякие плохие прозвища: «Безглазая», «Слепая», «Ведьма», «Уродина»… Но позвольте… все прозвища произносились с Большой буквы! Это ли не признание! Это ли не уважение! Ха-ха! Да, она умела навести ужаса! И я знал её лично… Мы тоже дали её прозвище. «Бессонная» или же просто «Бессонница». Капитан Бессонница.

Можно подумать, что со своей любовью поразмыслить и покопаться в тайнах человеческой души, мне была уготована работа психолога или социолога, стезя философа… Но история эта произошла, когда я был сержантом артиллерии. Да! Длань Господа, что низвергает небеса на земь! Очень поэтично, не так ли? Тогда обстановка на планете Аганария-4 была не очень хорошей. Планета изобиловала железом, углём, вольфрамом, медью… плотью войны, всем тем, из чего делали орудия и снаряды. Нам было важно удержать планету, а ОПЗ было важно её взять. Она находилась в середине полосы фронта, а потому у наших обеих сторон были сложности со снабжением и пополнением подразделений. По этой причине при нахождении остатков дружественного подразделения приказывалось с ними консолидироваться и становиться единой группой. Потому с нашей стороны действовало множество сводных полков, дивизий, рот… и всего прочего.

Наш полк был разбит. Мои люди подорвали орудия, и мы отступили. Пришлось отступать впопыхах, мы потерялись, но через пару дней нас подобрала такая сводная рота из двухсот солдат. Там я её и увидел. Обычно наши силы передвигались на грузовиках, но эта рота шла пешком. И вела их она! Капитан Бессонница! Мы подали сигнал, нам ответили, и мы встретились. Я увидел её впереди и подошёл представиться и получить указания, и по привычке заглянул в глаза… Думаю, то мою жизнь и изменило… за все годы тяжёлых сражений я не испытывал такого страха… Капитан… производила гнетущее первое впечатление… Она была самим олицетворением войны… Она была ужасна и страшна… Она была… Эх… Трудно и стыдно это говорить, но она бы не обиделась… Она была уродлива. Но не от природы, нет, не от рождения. Полагаю, в свою время она была мила и прекрасна, как все девушка! Но, когда я её встретил, она была уже очень-очень увечена…

Она была высокого роста, но немного горбилась. При ходьбе заметно хромала на правую ногу, где застрял осколок. На правой ладони были глубокие шрамы от порезов. Левой руки не было вовсе, но вместо неё был крупный бронированный и усиленный армейский протез. Её лицо застыло в выражении презрения и омерзения… помню эти расширенные ноздри, приподнятые губы и поджатый подбородок. Она не была старухой, но её волосы были седы и собраны в тугой пучок. На лице от рта до уха тянулся уродливый шрам. Но глаза… Знаете это когда военные теряли глаза, им пересаживали такие импланты… Но они были хрупкие, а потому часто ломались. И были эксперименты над тем, чтобы сделать их укреплёнными. Вот это был результат таких экспериментов. Тестовые импланты… Они выглядели, как крупные стальные серые шары с кольцами, подобными годовым у деревьев. В центре чернело отверстие-зрачок. Эти импланты были очень крепкие, но так велики, что глаза нельзя было закрыть. Они таращились на всех, но совершенно неподвижно, а потому капитан часто крутила головой. Из её затылка торчали кабели, которые уходили куда-то под одежду за шиворот…. И когда она смотрела на тебя. Ты ощущал страх! Страх, который срывает с тебя одежду, а потом сдирает мясо до самых костей! Казалось, что ей нельзя соврать, от неё невозможно ничего спрятать! Казалось, что эти глаза узнают всё!

Я помню, как она допрашивала меня о моём полке и нашей боевой задаче… Я отвечал всё как на духу, а в голове крутились мысли… «Глаза - зеркало души! Какая же у неё душа?!»

Вообще, на нашей планете все слыхали о Бессоннице. Говорили, что она супер-офицер. Что её рота – сущие звери. Что она героиня и победоносный лидер! Но… Как бы сказать… Я не хочу преумалять её заслуг, вы не подумайте! Она навсегда в моём сердце, я глубоко ей уважаю! Но что за цену мы платили за то, чтобы быть героями… Короче, надо по порядку. Я верил в то. что о ней говорили. А когда я её увидел, то испугался. Но я теперь был под её началом, и она… Стыдно. Но она стала предметом моего нездорового интереса… душа, зеркало, соответствие и эти серые глаза… Я всегда старался быть ближе к ней. Я отдыхал рядом на привале, я рядом укреплял траншеи, я рядом носил боеприпасы, рядом чистил оружие. Я много раз видел, как она возвышается над всеми нами в своей пыльной фуражке и зачиненой-перечиненой офицерской форме и шептала свои заветные слова: «Врёшь, не возьмёшь Игнат Славутин…»

Вообще, мы воевали за эту планету шесть лет. Во многих местах из цветущего рая она превратилась в выжженную пустошь. И мы были тут так долго, что многие командиры обеих сторон знали друг друга лучше друзей и матерей. У всех был личный враг… Но генерал ОПЗ Славутин был врагом нам всем. Предатель, убийца. Он служил в нашей армии. А потом продался из-за денег. И очень быстро я понял, что Капитан всегда целила именно в него. В него, и в его грязного пособника, полковника Аваса-Нури. С этого, пожалуй, и начнём.

Первый же бой в составе этой роты открыл мне глаза на многое… Мне показалось, что до этого я и не воевал, а так… играл в солдатиков! Как только враг понял, кто против него выступает, он бросил на нас все свои орудия! Землю рвали орудия, тяжёлые пулемёты прорезали воздух над головой! Враги кричали и алкали нашей крови! А мы… Мы… Как бы лучше слово подобрать… Мы их рвали! РВАЛИ! Как дикие звери! Мы врезались в их ряды под прикрытием песчаной бури и вырезали, выжигали, выгрызали победу! Нас мечтали убить, уничтожить, низвести до атомов! Сам факт нашего существования был им невыносим! И чтобы выжить, я мог сделать только одно, убивать! Я артиллерист, и в ближнем бою никогда не бывал… Это было ужасно… Я помню, как болели мышцы на моём лице… Моя гримаса выражала смесь ужаса и ненависти! Я не мог себя контролировать, я орал! Я не мог сдержать себя, я штыком, ножом выпускал врагам кишки! Я хотел жить, а потому найденным камнем я разбил голову молодому парнишке младше меня! И что я видел вокруг? Я видел, как мои товарищи… делали так же! Убивали, уничтожали, покрывали себя не воинской славой, а кровью! Я помню, как группа врага хотела сдаться, но наш товарищ сжёг их в ДОТе из огнемёта заживо… Я помню этот жуткий миг, когда я оказался рядом с Ней! Рядом с Капитаном. И я видел, как большим палашом мощнейшим ударом она отрубила руку какому-то радисту, а потом оглушила командира и своей чудовищной стальной рукой оторвала голову от его тела! Фонтан крови, и я… падающий на колени… Меня рвало от увиденного! Воняло грязью, кровью, потом, порохом, жжёным мясом… Я… Это наша освободительная война? Это… это…

Я долго не мог оправиться… Мы шли вперёд. Мы были на походе, вклиниваясь всё глубже в оборону противника. Я тогда узнал, почему мы идём без машин. Чтобы нас сложней было обнаружить из космоса. А ещё узнал, что мой был погиб только для того, чтобы эта рота смогла незамеченной пробраться в тыл к врагу. Тысячи солдат ради этих двух сотен… Цена войны или цены, что каждый из нас платил. Меня трясло, бросало в жар и колотило… И я смотрел на Её глаза, а они были мертвы. Холодная сталь и смерть… Сколько у нас было боёв? Не помню… Мы подбирали разные остатки подразделения, а потом шли в бой! И каждый был хуже предыдущих! Разрывали спящих гранатами, травили воду и уничтожали ослабевших и неспособных сражаться, травили газов вражеских новобранцев, пулями начинёнными токсинами и ураном стреляли в ветеранов, причиняя им ужасные боль и муки… Капитан… Вела не просто войну. Она истребляла, она несла ужас! И все мы делали это вслед за ней. А она была страшна! Разрубала людей, складывал из хвостов унатхов буквы «СНК», вешала офицеров, вырывала пленным зубы одной стальной рукой…

Думал ли я о побеге? Да… Но одна мысль о дезертирстве сковывала меня льдом чистого ужаса. Её глаза бы увидели. Её глаза бы послали за мной погоню… Скажете, что я трус? Вы не ошибётесь. Я ходил и смотрел на её глаза… Боялся и продолжал думать…

Но знаете… Прошёл месяц. Или два, я уже не помню… И моё отношение начало меняться. Мы всё ещё жутью и смертью прокатывались по отрядам врага, но мне открылось иное. Сперва я думал, что Капитан – это дьявол во плоти. Настоящее необузданное зло! Но знаете эти моменты… Я выходил ночью по нужде, и заметил, что часовой, усталый после боя, заснул! Вопиющее нарушение дисциплины! И над ним стоит Капитан и молча сторожит наш сон, устремляя в даль свои ледяные неживые глаза. Ещё помню, как нас стали утюжить танками! Их система целеуказания такова, что как только поднимешься из траншеи или ямы, так за пару секунд схлопочешь снарядом! Все залегли, боятся! А танк скоро рисковал раздавить наших ребят на фланге… Мы уж простились с ними, когда из траншеи выскочила наша Капитан, и держа гранатомёт одной своей стальной рукой, почти не целясь, с бешенным лицом подбила танк! А сколько я видел, как она спасала бойцов от пуль, сколько прикрывала, сколько вызывала огонь на себя, давая нашим шанс прорваться и выжить! Сколько следила, чтобы раненным нашим оказывали хорошо помощь, сколько общалась с ротным поваром, чтобы тот лучше нас кормил. Она была ужасом для врага, но постепенно я понимал, как она нас… любит и о нас заботится. Хотя была она и строга, и страшна и грозна… Но постепенно не оставалось никого, кто бы её не уважал. И в этом уважении снова пробуждались мои мысли… Зеркало души… Соответствие… Всё это не давало мне покоя. Я смотрел на неё украдкой, прямо на глаза. Я следил за её действиями… нездоровая мания. Но… я жаждал понять!

И однажды попал к ней лицом к лицу. Она вызвала меня к себе и прямым текстом своим немного скрипучим, властным, но на удивление приятным голосом твёрдо спросила:

- Почему ты за мной следишь? Делаешь это постоянно. Объяснения. Сейчас же!

И я снова испугался, но приложил все силы духа, чтобы не потупить взгляд и продолжить смотреть на её перекошенное, увеченное, сталеглазое лицо. Не представляю даже, что было в моей голове и у меня на лице. Я представляю, как меня перекосило, но я вытаращил глаза и запрещал им моргать и себе всему запретил отводить глаза. Я просто упёр в неё взгляд и боялся вымолвить хоть слово. А она была недовольна:

- Ну? Я долго буду ждать?

И в этот момент я сморозил буквально первое, что пришло в голову.

- Научите фехтовать?

- Что?

- Хочу мечом уметь!

- Чего? – После этого Капитан скрипуче рассмеялась. – Ты свою рожу видел? Боже, у тебя глазёнки лопнут сейчас! Ты весь красный!

- Клепать, как хочу фехтовать!

После этого хохот Капитана переполошил весь наш лагерь. Он был громогласен и так заливист! И он был полон… радости! Радости! Вы не поймёте… Но… Короче… Мы видели от неё злобу, грубость, строгость, суровость, боль, надменность… но не радость. А тут она стала так чисто и заливисто хохотать, что… страх испарился. Я больше её не боялся, и мне больше не нужно было удерживать себя насильно. Правда, блин… прошу прощения, но её глаза в сочетании со смехом — это конечно безумие то ещё… А когда она отсмеялась, то бодро вскочила на ноги и так задорно сказала:

- Хорошо! Научу! Через пять минут на поляне. Понял?

- Да. – Кивнул я.

- Я твоё «Да» тебе в зад запихаю! – Лицо Бессонницы снова стало злым.

- Виноват, исправлюсь! Так точно, Капитан!

Вот обернулось пять минут, и мы стоим друг на против друга на просторной полянке за её командирским шатром. А вокруг половина лагеря собралась, поглазеть. Такое зрелище, ведь! Но Капитан, как всегда, грозная до дрожи:

- Так! Я учу сержанта! Кто хоть звук пикнет, будет отжиматься пока рак от рака не сдохнет!

Все тут же попрятали улыбки, а часть вообще убрались подобру-поздорову, ведь знали, что Бессонница заставит… С ней можно и до заката отжиматься, и до рассвета. Она обратила свой взгляд мёртвых глаз на меня и спокойно начала учить, но в своей манере:

- Сержант! Ты же артеллерист! Геометрия твоя плоть и кровь! Ты как встал?! Тебя и ветер уронит! Если провести по отрезку через твои стопы, то должно образоваться пересечение! Ну, отвечай почему?

Я не знал почему, но ответил первое, что пришло в голову:

- Мэм, между двумя пересекающимися отрезками можно провести плоскость, мэм.

- Частичный ответ, не засчитывается, фехтун недоделанный!

- Притом только одну, мэм! – Продолжил я, удивляясь, как моя интуиция меня не подвела.

- Верно, салага! Образуя осями ступней угол, ты становишься в более устойчивую позицию! Не выпрямляй ноги, остолоп! В случае удара ты должен быть не грёбаной пласталевой стеной, а амортизатором, и пружинами твои станут ноги! Господи-Боже, идиот! Ну не надо же так сгибать! Вот! Другое дело! Так… А теперь я тебя, ща как гэпну яблоком в лоб, и ты свалишься! Потому что у тебя опора на заднюю ногу. Ты, блин, как качели сейчас. Перенеси вес на переднюю ногу, тогда в случае опрокидывающего удара, вес перенесётся на заднюю, и ты устоишь. Хорошо! Вот так!

Всё, что она говорила было очень просто и… технически! Это были знакомые мне простенькие физика и геометрия. Сейчас она походила не на офицера до мозга и костей, а на…

- Не витать в облаках! Слушать в этот рот! Этот рот сделает из тебя человека! Смотри сюда! Если хочешь быстро убить человека мечом, саблей или палашом, то тебе нужно ударить ему в горло! Разрыв важных артерий лишит жизни за три-пять секунд. И, поверь, с унатхами, нианами и прочими всё так же! Даже слаймолюдская башка может вытечь! И ударить нужно именно дальней стороной клинка! Понимаешь почему?

- Мэм, потому что момент силы зависит от длины плеча. Чем дальше, тем больше выйдет сила!

- Верно! Не такой уж ты и лапоть! Твой меч — это такой же рычаг! Цент масс меча – точка опоры, а рукоять и клинок – плечи. Потому бить нужно дальней стороной клинка, а блокировать удары ближней. Иди сюда! Давай! Ближе! Встать в позицию! Смотри! Да не жмурься, лапоть, не буду резать! Клинок моего палаша у тебя на плече, прямо у шеи. А теперь и ты положи свой клинок мне на плечо. Хорошо! Сравни наши стойки! Разницу видишь?

- Вы наклонились вперёд, Капитан.

- А почему я наклонилась вперёд, сержант?

- Не могу знать, мэм!

- Всё ты можешь, пока не тупишь! Давай! Два треугольника с опорой на одно основание! Где треугольники? Ну! Думай, артеллерист!

- До… ног...? Мэм?

- Да, лапоть, да! Твой меч у меня на плече, мой палаш на твоём плече. Длины рук у нас с тобой примерно одинаковые, как и длины клинков. Но я сейчас с размаху ногу тебе снесу, а ты не дотянешься! Потому что я наклонилась вперёд, а ты выставляешь вперёд свою ногу, на которой держишь весь свой вес! Усвоил?

- Так точно, Капитан!

- Рада слышать! Но ещё больше буду рада увидеть, лапоть! Вот! Другое дело! А теперь говори, что важное самое в бою на мечах?

- Концентрация?

- В штанах у тебя концентрация, салага! Придумай что приземлённей!

- Э… Завалить больше врагов, мэм?

- Всё вам артиллеристам геноцид устраивать! – Зло гаркнула Капитан.

- Прошу прощения, мэм, но кто бы говорил!

Я не знаю, как это вырвалось из моего рта, но я тут же зажал его рукой и испуганно посмотрел на Бессонницу. Я слышал, как зеваки вокруг затаили дыхание. Но Капитан даже бровью не повела.

- Разговорчики, ушлёпок! Самое важное в бою – выжить! Я могу быть самой писанной во всём СНК красавицей… но я живая! А потому начнём с блоков! Повторяй движения за мной! Локоть под прямым углом и наверх! Вот так! Да! И в другую сторону! А теперь я буду медленно изображать удар. Блокируй! Вот так. Да. Вот. Хорошо. А теперь не прямой угол, а более тупой. И руку не вверх поднимай, а на уровне живота. Вправо и влево. Да. Вот так. А теперь резко меч вниз на почти прямую в локте руку. Да. Вправо! И влево! Не удобно влево? Вот поэтому ноги свои хреновы и не выставляй, потому что такому же обдолбанному правше, как ты, удобней бить справа по ноге. Ему справа, тебе слева. А вот слева тебе не удобно защищаться. Далеко тянуться. Да и руку назад возвращать долго. А теперь буду наносить медленно удары со всех сторон, а ты ставь блок.

Гоняли меня около часа. Было очень интересно. Я путал стороны, путал блоки. То пытался блокировать удар кончиком, то во время блока оказывался слишком к ней близко и получал кулаком или коленом. Больно, обидно, но не смертельно. Я видел, как она в бою отрывала головы, так что, должно быть, для её программы руки это было что-то вроде лёгкого шлепка. Я был вымотан и взмок… Очень хотелось ещё, но она сказала остановить занятие и продолжить завтра.

У нас было затишье. Мы шагали в тылу противника по какой-то степи… И самого противника тут не было. Каждый день разбивали лагерь, и Капитан отводила полчаса-час на моё обучение. Я учился, а она то орала, то ругала меня на чём свет стоит. Мне казалось, что больно бурная реакция… Будто бы это была не просто её привычная грозность и грубость, а что-то… глубже… зеркало души… Но со временем она становилась ко мне добрей. Я доводил до автоматизма блокирование ударов, а она приговаривала:

- Когда в бою ты думаешь, реакция мозга не поспевает за реакцией тела. Доверься своим инстинктам, и они спасут тебя из самого страшного боя. Выключи мозг и двигай телом.

Я до омерзения ходил правильными шагами туда-сюда по лагерю, а она шагала рядом и бурчала:

- Шагистика утомительна, да. Но это залог того, что ты не упадёшь в бою, не потеряешь инициативу и не станешь кучей падали.

Отрабатывал удары, а она внимательно вглядывалась в мои руки и лицо:

- Ты смотришь туда, куда бьёшь. Я чувствую твой взгляд и его направления, а потому могу легко увернуться или блокировать. Или ещё хуже, контратаковать. Придумывай что-то необычное. Но не в бою, а заранее. А потом доводи до автоматизма. Смотри. Встань в стойку. Меч куда должен смотреть? Верно, мне в горло направил. Следи! Я бью! Оп! И твой меч на месте. Крепкие у тебя руки. А ну ка смотри снова! ОП! А всё! Нет у тебя меча! Где меч? А почему? А потому что всегда бьют так, чтобы между предплечьем и клинком сохранялся угол ближе к прямому, но если в последний момент удара сильно и резко повернуть кисть, то будет удар сильней, будто топором. Много раз так сделать нельзя, повредишь кисть. Но и одного раза хватит, чтобы дезориентировать, сбить или обезоружить противника просто грубой силой.

Мне рассказывали и хитрости:

- Бей именно в шею. Ну или во всё, где есть мясо. Хоть в жопу. Меч режет мясо. Но застревает в кости. Вот топоры наоборот: они крушат кости. Но в мясе вязнут. Меч универсален. Хочешь бей топоровым ударом, хочешь режь, хочешь, схвати как маленькую пику и коли, а хочешь, хватай за клинок и бей яблоком с рукояти. Не бойся. Заточка меча не как у ножа, кинжала или бритвы. В перчатках можешь ухватить за остриё.

Она показывала самый резные приёмы контратаки:

- Ага! Попался! Блокировал низ, а я уже бью верх! Что делать? Перехватывай меч двумя руками и резко над головой вверх! Круговое движение правой рукой. Да, руки самортизируют, но так как их две, то они удержат одну бьющую. Вот. Я давлю живой рукой, а ты, хлюпик, держишься. А теперь отводи мой меч резко. Ну почти… И видишь? Мой меч в стороне и ниже оси твоего меча. И между твоим клинком и моей шей ничего. Ты можешь резко ударить и всё. Но этот приём используют только совсем злые типы. Когда им нечего терять. Тут много опасных моментов. Они совсем жизнь не ценят свою. А вот ещё один! Смотри, у меня гарда широкая, и представим, что у меня не палаш, а меч и я колю тебя в живот. А вот не улоняйся! Нанеси такой же укол, но снизу вверх! Да. Да! Вооот! Твоя гарда начинает цеплять мой меч и поднимать ось вверх! Дальше, да! Вот именно! Я промахиваюсь, а ты попадаешь мне ровно в глаз! Благо мне это не грозит. Я палашом не колю. Да и глазам моим похер на такое.

Тогда я и решился задать вопрос, что давно меня мучал. Мы закончили тренировку, и я сел на пенёк какого-то давно спиленного дерева. Спросил, как же это всё-таки получилось… И в тот момент она как-то изменилась… Мы были одни… её гримаса омерзения разгладилась, и на лице отразились грусть и… боль… Она медленно прикоснулась к одному из своих жутких глаз своей живой рукой… и проговорила:

- Я была наивна… Потеряла глаза… И… думала, что больше не смогу видеть добро. Меня так это испугала, что я решилась на имплантацию того, что было… Но я увидела столько зла…

- Почему? – Я задал этот вопрос ни о чём и сразу обо всём.

- Что «почему», лапоть?

- Почему всё это? – Я обвёл мечом выжженую пыльную степь. – Почему вы тут? Почему воюете? Почему вы такая злая, грозная и…

- Почему уродливая? – Капитан села лядом на соседний пенёк и её лицо всё ещё было грустным. – Почему калека? Почему уничтожаю весь род ОПЗ без жалости и колебания?

- Да.

Капитан устремила в меня свои холодные глаза. Страх кольнул меня. Но мы так много уже провели вместе, что я привык к этому. Удивительно. Но в тот момент я осознал, как изменился. Каким стойким стал рядом с ней. И вот она снова начала говорить:

- Я по образованию учительница. Детишек математике учила. Со средней по старшую школу. Такие малыши ко мне приходят… одиннадцать-двенадцать лет. А потом от меня такие здоровые лбы идут в институты. Я была молодой, наивной и такой… воодушевлённой. Работа сложная, но я всегда относилась к ней с позитивом. Располагала к себе учеников. Была заботливой, а они… отвечали своим расположением ко мне. Представляешь, делали поделки, рисовали классы вместе со мной. Фотографировались на выпускном.

- Что случилось?

- Что могло случить? – Хмыкнула Бессонница. - ОПЗ, конечно. Общалась с родителями выпустившихся учеников. Одного убили на войне, второго, третью. Где-то треть класса уже погибла. Ребятам лет по двадцать. Где-то половина. А где-то осталось всего двое… Мои детки… Я их помнила ещё глупенькими такими, маленькими. Вешали друг на друга клеящиеся бумажки с обидными словами, а мальчики ругались с девочками. А тут их хоронят. И тут война приходит на нашу планету. Мои два последних класса решают идти добровольцами на трудовой фронт. Окопы там копать, строить что-то помогать… начались первые бои. Во время артобстрела всех деток убило…

- Потому вы говорили, что артиллеристам лишь бы геноцид устроить? – осознал я тогда.

- Скажи ещё, что не так? У вас же показатель эффективности – это смерти не людей, а целых подразделений.

- Что было дальше?

- А дальше… Кто-то из города эвакуировался, а кому-то уже некуда было бежать. В школе классы опустели на половину, но мы продолжали занятия. Одно крыло школы опустело… Там образовали госпиталь. Мы не пускали туда детей. Но иногда оказывалось, что вот тут идут занятия, а за стенкой умирают отцы или старшие братья… Был один раненный… попал на гранату, выжил, но раздробило челюсть. Он всё норовил сбежать из госпитальной зоны в школьную. Говорили, что должен умереть со дня на день, а он всё пытался сбежать и жил. Оказалось, что родителей у него убило, а он хотел свою сестрёнку повидать. Она его еле узнала. Такая травма девчушке… А он умер. А потом… Короче… ОПЗ всё равно школа или госпиталь… Это была толи карательная рота, толи диверсионное что-то… из госпиталя заметили врага, стали отстреливаться. Но эти очаги быстро подавили. Но опасаясь, школу заперли снаружи, а внутрь пустили газ. Эх… да не стой стороны. ОПЗ то не объяснишь, где солдаты, а где дети. Это было что-то едкое. Резало глаза. Дети плакали и… умирали. У меня на руках. В госпитале враги наши всех перебили. Дети… все дети… все мои детишки… Эх…

Я не знал, что мне делать. Я только и мог как-то неловко и кинематографично похлопать её по плечу. Это выглядело так глупо. Но я всё равно это сделал.

- Скажи мне, сержант, что за война такая, где детей газом травят? Может не специально. Может по ошибке. Но какого, блять, хера?

- Не могу знать, мэм.

- Но вот и я не могу знать. Мало кто знал о том госпитале. Знал Игнат Славутин! Тогда он и переметнулся. И сдал наши объекты.

- Славутин!? – Я очень удивился. – То есть это было прямо тут?!

- Да. – Кивнула Капитан. – Это была моя родная планета. Теперь это выжженая пыльная, чёртова пустошь. Мою школа и город сравняли с землёй. Только солью не посыпали. Но я-то жива! Я могу быть трижды уродом и четырежды калекой. Но я не дам уйти ни одному псу ОПЗ. Ни одному, кто носит форму армии детоубийц. А Славутину, если надо, горло зубами выгрызу.

- Это месть, Капитан.

- А может справедливость? – Она подняла на меня глаза.

- Нет, мэм. Месть. Месть – это зло. – Я был как-то строг. В Её стиле. А она лишь усмехнулась.

- Зло? Ну пускай зло. Я необходимое зло. Можно сколько угодно вежливо сражаться, заключать договора, конвенции, обмениваться пленными, запрещать виды оружия и прочее… А можно наконец-то достичь победы! Я, как и всякий солдат, уже не хочу, а требую победы! И пусть потом меня заклеймят, осудят, запрут до конца жизни или даже расстреляют, как военную преступницу. Я буду знать, что я покрыла себя кровью, кишками и позором, но принесла-таки освобождение своему народу и… Их душам… Тут только один вопрос: ты со мной, сержант? Твой меч прикроет мою задницу?

Сложный вопрос. Тогда я ещё не понимал, но к этому моменту своей истории, я уже растерял базовые представления добра и зла. Моя память ещё говорила, что это такое, но полного осознания не было. Моя стрелка морального компаса сломалась и искривилась. Я верил, что делаю доброе дело, но готов был вешать пленных, отрезать головы врагам, травить их токсинами, газом и радиацией, а ещё сжигать из огнемётов за живо. Таково стало моё добро. А потому я готов был идти за Капитаном Бессонницей до конца. На смерть, за решётку, на плаху… или к дьяволу на сковороду!

Много боёв минуло потом. Мы срывали поставки, штурмовали траншеи, взрывали склады, госпитали, космопорты и заводы. Я всё меньше боялся Её и находил даже какую-то прелесть в Её лице, когда на нём выражался это жуткий волчий оскал во время рубки в ближнем бою. Не могу сказать, что в боях фехтование было очень нужно мне… Хотя раз семь я обнажал меч и выходил победителем. Мы, не разбирая чинов и должностей, вырезали позиции ОПЗ. Однажды Капитан сказала, что, если я вернусь из всей этой заварушки, то мне дадут внеочередное звание. Я тогда спросил за что, хотя было уже как-то всё равно, а она показала мне тело унатха, которого я зарубил и сообщила, что это был полковник Авас-Нури. Правая рука Славутина. Главный пособник.

Может быть где-то в глубине души я и удивился, но в жизни я плюнул на его мёртвое тело, и мы пошли дальше. На становилось меньше. Но на нас становилось больше бинтов и шрамов. Я лишился одного пальца, а в плече застрял осколок. Ценой десятков и сотен жизней наших бойцов нам удалось пробраться в самое ядро врага. Как осколок, ползущий к сердцу, как волк преследующий умирающую добычу… тайными путями, почти что через канализацию, мы пробрались туда, откуда всем управлял генерал Славутин.

Громом грянул наш боевой клич. Мы вырвались из узких туннелей и начали панику. Кололи, стреляли и взрывали. Мы точно угадали момент атаки. Славутин оказался рядом с тем местом, откуда мы напали. Мы окружили его и стали расстреливать всех солдат ОПЗ, что беспорядочно метались по поднятой тревоге. Я через плечо видел, как Капитан предложила генералу поединок на мечах. Но вместо этого на неё напал телохранитель генерала. Он был умелым воином, и, видать, тоже мастак в размахивании саблей. Несколько раз он почти задел Бессонницу, я видел, как она защитилась от его удара верхним блоком. Тем самым приёмом, что назвала защитой для типов, что себя не ценят. Но противника подвёл выпад в живот. Она контратаковала, но не так, как показывала мне. Да, она сделала ответный укол, гардой заблокировала его саблю, подняла клинки вверх, но затем хитро крутанула… и сабля вылетела из рук телохранителя! Затем Капитан стремительно схватила его за форму, сделала подсечку и уронила врага на колени, а потом страшным проникающим ударом через зубы пронзила голову.

Ужасно и красиво… Но любоваться было некогда. Враг контратаковал. На нас наступали шагатели. Наше кольцо было разбито. Славутин убегал. Но Капитан… Она приказала нам отступить. Крикнула, что возьмёт шагателей на себя. Быстро всунула мне в руку конверт и сказала прочитать приказы на нём в точке встречи «Б». Я понял, что у неё на уме очередной дерзкий план. Нас оставалось около полусотни. Используя одну из формаций пробивания окружения, мы со своей дерзостью и кровавой жестокостью начали выходить из контратаки. Где-то сзади наша Капитан с парой бойцов и гранатомётами не то отвлекала, не то выматывала, не то уничтожала шагатели ОПЗ.

Ну что тут ещё можно сказать… В точке «Б» нас собралось три десятка. Я вскрыл приказы. Там было одно слово. «Уходить». Она осталась, взяла огонь на себя. А мы ушли. У нас было ощущение, что нас не спасли, а… бросили. Хотя всем было понятно, что наша… Капитан опять нас защищает… Сколько угодно можно было храбриться и пытаться вернуться за ней. Но это был приказ. И не чей-нибудь. А Её! Мы не могли его не выполнить…

Что ещё… Её взяли в плен. Мерзкий гад и висельник Славутин снимал эту мерзость на видео, а потом распространил среди наших войск, чтобы подорвать боевой дух. Видео её казни. Они стояла у стенки… Изо рта шла кровь, живая рука была сломана или даже раздавлена, металлическая выломана. Ноги еле держали её, но собрав всю свою гордость, они стояла по возможности прямо и смотрела почти в упор на генерала. Своими страшными холодными глазами. И нервы у него сдали. Все солдаты СНК и ОПЗ на той планете видели, как расстреливали Капитана Бессонницу. Гордые военные в такие моменты перед смертью закрывали свои глаза, но она не могла… Её жутки взгляд буравил его жалкую душу, когда солдаты целились. Они прожигали в его смелости дыру, когда пули рвали её изувеченное тело. И знаете! Когда она упала, и остатки жизни покинули её тело… эти глаза продолжали гневно буравить «славного» генерала! И ВСЕ солдаты ОПЗ и СНК на той планете видели, как нервы генерала сдали окончательно и как он в истерике подбежал к её мёртвому телу и в страхе, нечленораздельно крича с этим мерзким перекошенным от страха ртом, бил сапогом её в мёртвое лицо, стараясь сломать эти глаза…

Хотел деморализовать. Придурок. Волну гнева небывалого масштаба он вызвал. Такой ярости солдаты СНК не испытывали с тех пор, как погиб «маленький унатх» Алекс-Сенд. Мы шли в бой. Мы прорывали оборону. Мы стискивали зубы и превозмогали. И когда ставка генерала была взята, а сам он был захвачен, несмотря на угрозы трибунала, он был повешен солдатским самосудом. А тело Капитана, что бросили у той стены, которое к тому времени было изъедено и сгнило… её останки были с почестями похоронены командованием и нашим отрядом там, где когда-то была её родная школа. Похоронены с обещанием отстроить тут хороший и процветающий город.

Капитан Бессонница стала героем. Её называли гением штурмов и диверсий. Никто не говорил, как мы это делали. Не упоминались жестокость и наше зло. Я закончил свою карьеру военного и стал писателем. В честь неё построили много статуй. Особенно около военных академий. Я часто посещаю их. Смотрю на её глаза. Но статуи не выражают этого… Чего именно, спросите вы? Её души. Души доброй девушки-учительницы, которая пережила так много боли и страданий за своих учеников, что исказилась, испортилась, сгнила. Души изрезанной, холодной и отравленной газом. Души, что тянула за собой тело, делая Капитана бесстрашной и не заботящейся о себе в бою, но нанося такие же, как на душе увечья. Души, зеркалом которой стали её глаза. Холодные, безжизненные и очень злые стальные глаза.